Реквием каравану PQ-17. Мальчики с бантиками - Страница 153

153

Савка второпях пожал руки друзьям.

— Быстро нас стало разбрасывать… Прощайте, ребята!

Двое уже шагнули за своим офицером в большой мир флота, насыщенный тревогами и ветром. Из тех же тревог, из того же ветра в барак экипажа шагнул громадный детина. При виде такого великана юнги ахнули. Весь в собачьем меху, одежда простегана «молниями», а штаны исполосованы слоями засохшей морской соли.

— Я с торпедных катеров. Где люди? Забираю!

Он увел за собой боцманов, как рождественский лед уводит детей на метельный веселый праздник. Только сейчас Савка заметил, что Синяков остался в бараке; слонялся по углам.

— А чего тебя не взяли на катера?

— Вместе поедем до Ваенги. Меня туда запихачили на эсминцы… Конечно, не боцманом, а — в боцманскую команду.

В эти боцманские команды обычно зачисляли матросов, которые не имели флотской специальности. Ну, вот и доигрался Витька!

— Плевать мне, — сказал он, явно рисуясь. — Мне бы только до самодеятельности добраться. Да чтобы в ансамбль флота проскочить. Я там запою… лучше вас всех! Такие, как я, не пропадут.

Савка через окно барака видел, как в метели, держа в руке вещмешок, бодро уходил Мишка Здыбнев. Флот был один, но корабли на нем разные. Корабли раскидывало, как людей. Савка всю войну не встречал Здыбнева, но имя его часто попадалось ему во флотской печати. После дерзких атак в Варангер-фиорде газеты не раз печатали Мишкины портреты. Здыбнев был снят в пулеметной турели, от лица — только овал, голова боцмана плотно облита штормовым шлемом бойца. И встретились они в одном поезде и в одном вагоне — после войны! Савка ехал в Ленинград, а Здыбнев катил в Москву на Парад Победы, как представитель Северного флота. Этот героический флот Здыбнев представлял вполне внушительно: грудь колесом, усищи рыжие, плечи в сажень, а под бряцающими рядами медалей не видать сукна фланелевки…

Савка доглядел до конца, как метель закружила следы боцманов, уходящих на свои корабли — на жизнь или насмерть!

Наконец от дверей послышалось долгожданное:

— Внимание! Машина до Ваенги… Кому на эсминцы?

Савка схватил Синякова за рукав, потянул его из барака:

— Это за нами… пошли скорее. Наша очередь!

Эпилог четвертый

(Написан Саввой Яковлевичем Огурцовым)

Была, если не изменяет мне память, ранняя весна 1944 года. Эсминцы качались, усталые, возле пирсов Ваенги. Я только что сменился с вахты, вдруг мне через люк кричат сверху:

— Ходи наверх! Тебя двое не наших спрашивают…

Выбрался я на пирс. В самом конце его, вижу, стоят два парня. На спинах их курток проштампованы крупные литеры: «ТАМ-216». Подхожу ближе. Сами они длинные, чернущие от загара. Под куртками у них не тельняшки, а свитера из добротной шерсти.

— Не узнаешь? — спрашивают. — А ты, бродяга, тоже вырос.

Передо мною стояли Коля Поскочин и Мазгут Назыпов.

— Не ожидал, — говорю. — Где вы так успели загореть?

— Даю точный адрес: штат Флорида! — ответил мне Коля. — А загорали на пляжах Майами.

Я даже не совсем поверил:

— Брось трепаться. Говори делом — откуда вы взялись?

— А я и говорю — пришли из Фриско, как зовут американцы Сан-Франциско. Ничего городишко… Спроси у Мазгута, он тебе подтвердит, что Сан-Франциско очень похож на его родной Касимов!

А сам хохочет, заливается. Мазгут добавил серьезно:

— Это правда. Сделали два перехода через Атлантику. Привели корабль, построенный для Северного флота… Всего неделю назад выспались в «собственной спальне его величества» — в Скапа-Флоу в Англии, потом пошли в Рейкьявик, на рейде там подсосали с танкеров топлива и рванули на дизелях — домой!

Коля звал меня к себе:

— Пошли! Вообще-то наш «ТАМ-216» обычный конвойный тральщик, но союзники такие коробки называют корветами. У нас там полный сервис, поначалу даже противно было. Штаны гладит машина, картошку чистит машина, белье стирает и выжимает машина. Хочешь пить — жми кнопки, любая вода с сиропом, горячая или холодная, струей льется в рот. Матросу нечего делать — только неси вахту!

За сопкой показались короткие, как пальцы, мачты незнакомого корабля. Их клотики были увенчаны массивными колпаками.

— Ходим с радарами, — пояснил мне Мазгут.

В кубрик команды вел широкий трап — не крутой, а пологий. Вместо поручней там висели фалрепы, обтянутые лиловым бархатом. Я так привык к нашей русской крутизне, что на пологом трапе чуть не сломал себе ноги. Друзья таскали из холодильника банки с соками.

Я спросил их, какая житуха за океаном.

— Живут, — рассказывает Мазгут. — Траура и голодухи не знают. Небоскребы не покачнулись. И барахла разного много. Поначалу-то глаза разбегаются. А потом быстро привыкаешь, будто так и надо. У меня в Касимове мама в сорок первом крапиву варила, а там гречу и кукурузу свиньям скармливают. Однако к русским относятся превосходно. Идешь, бывало, по улице. Видят — матрос из России. Каждая машина перед тобой остановится. Садись в нее, сочтут за честь. Сел, сразу руль тебе уступают. Веди сам! Куда тебе надо. Ну, мы вести машин не умеем. А чудаки такие были, что брались за руль. Шесть витрин во Фриско разбили. Так и въехали на машинах в магазины. Хоп хны! Даже штрафа не платили.

Я посмотрел на друзей попристальней и вдруг увидел в них красивых молодых людей, уверенных в себе и в том деле, какое они обязаны делать на благо победы. В этот момент, не скрою, мне захотелось и на себя взглянуть со стороны — насколько я изменился? Таков ли я, как они?

153